Он был один. Всегда один.
Вечерело Медленно тускнели яркие краски заката… точно выцветали златотканые гобелены. Порой ему казалось, что в эти несколько минут вмещались все прошедшие века.
В этот вечер, как всегда, он сидел неподвижно, не склоняя головы и смотрел вдаль.
В его расширенных зрачках отражались последние отсветы упавшего за горизонт солнца.
Его лицо, обвеваемое тихим ветром, казалось лицом мраморного бога. Волосы цвета тёмного золота тяжёлыми прядями падали на лоб, виски, плечи.
Несмотря на свою ослепительную молодость, он чувствовал себя уставшим, точно прожил тысячу жизней, переходящих одна в другую с пугающей неумолимостью лабиринта. И теперь всё в этой жизни казалось ему тусклым, скучным и грубым – все предметы, люди, даже мысли…
Ветер принёс запах резеды и петуний и где-то далеко-далеко, может быть и в ином мире, запела скрипка.
И чем дольше он внимал этим чудесным звукам, льющимся неизвестно откуда, тем сильнее становился печальный отклик в его сердце. Он не заметил, как намокли его ресницы и забились крыльями певчей птицы попавшей под ливень.
За окном стало совсем темно. Млечный путь, усыпанный звёздами, задрожал на ветру точно ветка белой акации. Слабое благоухание коснулось его ноздрей.
Звёзды пахли влажно и чувственно… Постепенно этот томный аромат проник в его душу и пленил её. Неведомое волнение всколыхнуло его грудь, точно волны пробежали по океанской глади. Пронеслись и замерли в воздухе неясные тихие звуки, похожие на смех и всхлипы одновременно.
Он оглянулся и увидел перед собой серебряный туман, который колебался и мерцал мириадами влажных искр, точно кто-то разлил в воздухе растопленный жемчуг.
Нежнейший запах жасмина хлынул ему в лицо. Невольно он закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел не туман, а зеркало. Старинное зеркало, доставшееся ему по наследству от прабабушки.
В зеркале не было ничего необычного, кроме изящной резьбы из белого дерева. Узор представлял собой ничто иное, как гирлянду из белых роз и ландыша. Мастер сотворивший их был настолько искусен, что цветы казались живыми.
Стекло же слегка потускнело от времени… или от печали…
Он зажёг свечи. И когда золотые сердечки закачались в ритуальном танце, разгоняя зыбкую паутину теней, коснулся рукой зеркала и заглянул в глаза зеркальному двойнику.
И вдруг невольно отшатнулся! Те глаза в зазеркалье были не его глазами…
Смутные черты лица, лёгкая фигура. Ему показалось, что сверкнула внезапная молния. Он ощутил удар и покачнулся. Стало темно. Он рухнул вниз лицом на ковёр.
Когда сознание вернулось к нему, он увидел ЕЁ в волнах расходящегося серебряного света.
- Бабушка! – прошептал он.
Она рассмеялась в ответ. Она была молода и прекрасна. У неё были большие бархатные глаза, как лепестки весенних фиалок.
Глядя на нее, он испытывал ужас и нежность одновременно. Горячие, страстные волны её дыхания касались его губ.
Не осознавая того, что он делает, он протянул ей руки. И она приняла их и прижала к своей груди. Слабый стон вырвался из глубины его души и дрожь пробежала по всему его телу.
Она закрыла его глаза ладонями и приникла губами к его губам. Этот поцелуй подействовал ошеломляюще.
Он разжал губы, желая продлить этот глубокий неистовый поцелуй. Их дыхания смешались. Он не знал, что происходит с ним, какое таинство свершается. Сладостное ощущение растворило осознание самого себя и реальности происходящего. Он погрузился в это нечто… происходящее с ним наяву… или во сне… Это было неважно. Он был ни один, и он был счастлив. Может быть, это называется по-другому? Может быть…
Её губы оторвались от его рта и заскользили по лицу, шеи, плечам, то, медленно, то быстро, одурманивая его своей страстью, своим ослепляющим желанием.
Её руки такие нежные, такие сильные, освободили его тело от одежды.
Обнажённой спиной он почувствовал ворс ковра, извился всем телом и задышал быстро-быстро. Его плоть оказалась внутри раскалённых ножен, столь тесных и столь горячих, что он не смог сдержать крика боли. И в тот же миг ему стало сладко-сладко. Что-то изверглось из недр его плоти и потекло, потекло… точно нектаром одного надломленного цветка можно погасить вселенское пламя.
Она перевернула его лицом вниз и что-то прошептала. Он не смог разобрать, что именно, но сам звук её голоса тихоструйный, как лесной ручей, был приятен его слуху.
Она заскользила кончиком языка по его позвоночнику… и ему показалось, что он плывёт глубоко под водой и тысяча струй обтекают его тело со всех сторон.
И снова её шёпот, её поцелуи. Тёплые руки скользнули по его спине, легли ему на бёдра и через миг они вновь оказались лицом к лицу. Коснувшись губами сначала одного уголка его рта, потом другого, она впилась в его губы и не отпускала до тех пор, пока он не стал задыхаться. Отпустила на миг и вошла в его полуоткрытые губы снова. Их языки встретились. Её грудь коснулась его груди. Жаркий вздох. Неясные слова…
И вся опустилась на него, как тяжёлая пчела на медовый цветок.
Невообразимое наслаждение охватило его. Громкий стон исторгся из его уст. Слёзы брызнули из глаз. Абсолютное блаженство овладело всем его существом.
Последнее, что он увидел – это её широко распахнутые глаза и улыбку. Неизъяснимую улыбку…
…………………………………………………………
Он очнулся на ковре среди разбросанной одежды. В окно лился чистыми струями июньский рассвет. Пахло ранними яблоками и росой.
- Бабушка! – почему-то прошептали его губы, и он обернулся к зеркалу.
Гладь стекла была спокойной и чистой и не было там ничего, кроме его собственного отражения. И только оправа из белых цветов дышала свежестью живых соцветий. Ему казалось, что он явственно различает, как раскрываются бутоны, как дрожат лепестки, как падают вниз капли росы и повисают в воздухе…
Нет! Ничего этого не было. Белое дерево было неподвижным и бесстрастным.
Он быстро оделся. Хотел выпить чаю, но передумал и в нетерпении, опрокидывая всё на своём пути, устремился на чердак.
Наверху было пыльно и сумрачно. Вороха ненужного хлама загромождали пространство.
Он долго рылся среди разнообразных вещей, чихая от пыли и протирая глаза.
Наконец, он нашёл то, что искал – портрет своей прабабушки, той которой когда-то принадлежало старинное зеркало и которая любила подолгу смотреть на своё отражение в его серебряной глубине… по крайней мере так говорят семейные предания.
Он осторожно смахнул пыль и паутину с портрета, но всё равно ничего не смог разглядеть из-за скудности света.
Вместе с портретом он спустился с чердака.
При свете дня на него смотрела молодая красивая женщина. Черты её прекрасного лица были точно выточены из мрамора. Величественная фигура. Бледное лицо. Большие синие глаза. И волосы тяжёлым золотом обтекали всю её фигуру, точно солнечный плащ.
Женщина, смотревшая на него с портрета либо на самом деле была богиней… либо художник увидел её такой…
Во всяком случае… она была бессмертна.
Он взялся руками за голову и с силой сжал виски. Нет, он решительно не помнил, была ли та, что ласкала его этой ночью похожа на богиню с портрета.
Может быть да, а может быть, нет…
Он не верил в существование призраков. Но всё-таки верил в бессмертие.
Он повесил портрет над своей постелью и стал ждать…
Ночь за ночью он не смыкал глаз, если и спал, то только урывками.
За тяжёлыми портьерами дышал ветер, мерцали звёзды, пахли садовые розы и левкои. Время от времени с яблони срывалось яблоко, и звук удара был похож на звук поцелуя… Он не выдерживал, вскакивал с постели и раздвигал складки тяжёлой ткани. Свежий ночной воздух проникал в комнату, усиливая его тревогу и нетерпение. Лунный свет зажигал зеркало холодным серебряным огнём, заставляя дрожать белые цветы…
Он подходил к этому ледяному пожару и глядел часами в его глубину. Но там не было ничего, кроме его собственного отражения.
- Неужели больше никогда? – вопрошал он.
Он простирал руки, и пальцы его медленно двигались по стеклу, обследуя каждый миллиметр, потом его руки утопали в завитках оправы. Его тепло перетекало в зеркало и казалось питало его.
Зеркальная гладь становилась тёплей и ярче, словно время утратило над ним свою власть. А белые цветы с каждой ночью пахли всё призывней, всё более опьяняюще. Он пил этот чарующий аромат, как пьют драгоценное вино по капельке, по глоточку и чувствовал, что изнемогает от тоски и желания.
Утром он падал на постель без сил и тотчас засыпал.
Прошло полгода.
Ни слёзы, ни мольбы не тронули ту, что скрывалась в зазеркалье.
И он по-прежнему не знал была ли она той, что запечатлена на портрете… или нет.
Его лицо и без того бледное от природы приобрело какую-то неземную матовость. В синих широко распахнутых глазах застыла скорбь.
Он по-прежнему не спал по ночам, подходил к окну, отодвигал портьеры и смотрел на сад, покрытый снегом и залитый лунным сиянием.
Порой он видел, как на небе вздрагивала звезда и, сорвавшись с места, стремительно летела к земле. Он успевал загадывать желание прежде, чем она сгорала до тла, так и не достигнув земли. Желание всегда было одним и тем же. Он ждал, когда же оно исполнится! Когда же?!.
… Однажды, когда он смотрел на портрет, ему показалось, что за его спиной раздался тихий торжествующий смех.
Но когда он обернулся, то никого не увидел… кроме лунного света и оседающей серебряной пыли…
Снова ужас и нежность сжали его сердце. Он подошёл вплотную к портрету и, протянув руку, коснулся старого полотна.
… Его пальцы ощутили мягкий шёлк струящейся одежды. Нежный бархат кожи и запутались в золотом руне тяжёлых волос.
Его крик слился со звуком разбившегося стекла. Его рука устремилась к сердцу, и тот час бессильно упала.
Снежный вихрь ворвался в комнату и закружил её по спирали всё быстрей и быстрей. Свет померк.
…………………………………………………………Утром, вошедший слуга, оцепенел от страха. Комната была засыпана снегом. На полу лежал старинный женский портрет, разодранный в клочья. От зеркала осталась только оправа – скованные льдом гирлянды белых цветов. Осколки стекла, пересыпанные снегом, зловеще сверкали.
Молодой хозяин лежал на занесённом снегом ковре. Его руки были раскинуты в стороны. Глаза широко раскрыты. В его груди был вонзившийся прямо в сердце зеркальный осколок – тонкий и острый, как кинжал.
Одна единственная капелька крови просочилась из-под осколка.
Слуга опрометью выскочил из комнаты.
- Бабушка… - кто-то выдохнул ему во след.

Антонова Наталия Николаевна