ПРОЛОГ

Давным-давно – в конце сороковых годов прошлого столетия – я прочитал статью в старинном журнале об одном музее, который в начале ХХ столетия не только был в Москве, но и был очень популярен и знаменит. Не знаю почему, но мне страшно захотелось побывать в этом музее. Тогда я не знал, что этот музей больше не существует. Но мечта жила во мне до тех пор, пока в 1965 году я не приехал впервые в Москву. Первое, что я спросил у своего друга, хорошо знавшего Москву: “Где находится музей Румянцева?” Мой друг развел руками. И я узнал, что такого музея больше не существует. Но именно это породило новую мечту – разузнать по возможности больше об истории создания и жизни этого музея, а так же почему этого замечательного, по моим представлениям, музея больше не существует. Так родилась еще одна программная задача для меня – выяснить все об этом музее. Шли годы, а мечта оставалась нереализованной, но сидела как заноза в моей памяти.

Наступили годы перестройки и гласности. Были открыты различные спецхраны. Стали доступными подшивки газет за прошлые годы. Я просиживал в библиотеках, читая пыльные подшивки газет, начиная с 25 октября 1917 года, делая выписки для своих других задач. Прочитал все Декреты Советской власти, изданные на то время, прочитал много другой литературы. И вот настало время, когда я решил, что настало время разобраться с историей создания, жизни и смерти Румянцевского музея. Нужные материалы сами ложились в руки, и я читал, читал…

То, что предлагается читателю – это итог мемориальных раскопок, которые я никак не могу считать полными или завершенными. Но сегодня можно ставить новые вопросы, открывать новые направления поисков.

Проводя свои исторические “раскопки”, я постепенно понял, что есть два вида истории. Одна история – это собственно исторический процесс, который течет так, как получается. И есть история – как описание, как анализ происходивших процессов. Естественно, вторая история – это субъективное изложение, субъективная интерпретация событий, когда-то происходивших. Эта история не может и не должна претендовать на полноту изложения или понимания, так как человек, взявшийся за анализ исторических событий, всегда остается в рамках некоторой доктрины, когда сознательно, а часто и умышленно факты преподносятся в выгодном для кого-то виде.

Приступая к изложению того, что я узнал об истории Румянцевского музея, я очень не хотел бы упреков с чьей-либо стороны в субъективности, в предвзятости. Но тема слишком меня волнует. Поэтому остаться беспристрастным мне не удастся.

Итак, История – это отпечаток неспешного, непрерывного хода событий, которые никому еще не удавалось ускорить, а замедлять и искажать логику исторического процесса, увы, случалось. Сегодня, в начале третьего тысячелетия, мы бросились “исправлять” Историю, но, как и ранее, не соблюдаем чувства меры, снова служим чьим-то интересам. Главный же интерес, главная польза – Истина снова от нас ускользает. Современная историческая наука, манипулируя событиями, смотрит на Историю как бы через бинокль. В одном положении бинокля события преувеличиваются, а в другом – преуменьшаются в своем значении.

Например, в конце 80-х годов прошлого столетия выявилась явная вспышка интереса к работе Николая Михайловича Карамзина “История государства российского”. Все как-то упустили из внимания, что эту работу Карамзин выполнял по заданию российского императора. Поэтому позже и появились такие оценки этой “истории”, как некоторой сказки, а Карамзин получил шуточный титул – “придворный сказочник”. Сознание восстает против такого принудительного вознесения данной работы. Тем более что Карамзин и не был, по большому счету, историком.

Подлинными историками, писавшими историю государства российского до Карамзина, были В. Н. Татищев и М. В. Ломоносов. Современниками Карамзина были Н. И. Бантыш-Каменский, Д. И. Языков, П. М. Строев и другие. Следующее поколение выдвинуло на первый план С. М. Соловьева и В. С. Ключевского.

Коралловый риф растет благодаря предшествующим поколениям кораллов. Кораллы образуют хрупкое и изящное строение, уничтожить которое может либо хищник типа морской звезды, либо другой, не менее страшный хищник – человек. В случае с подобным пониманием Истории злонамеренное вмешательство или искажение исторических связей приводит к разрушению предмета исследования – самой Истории, и “коралловый риф” исторических исследований окажется разрушенным.

Наша задача сегодня – постараться не разрушать свою Историю, но постепенно выяснять все блестящие или негативные стороны жизни российского общества в прошлом. Первое составляет предмет национальной гордости. Второе – является уроком прошлого для грядущего, повторять который не следует, но и выбрасывать из структуры Истории такие уроки совершенно нельзя.

Я предлагаю вниманию читателей славную и трагичную историю Румянцевского музея в том виде, в каком мне удалось ее восстановить и описать. Дело читателей принимать или осуждать мое творение. Но хотя бы такое восстановление этого кусочка нашей Истории все равно оправдано.

В одном из романсов Александра Дольского есть такие слова: “Болит у меня Россия. Лекаря мне – не найти”. Очень точный образ и очень емкое выражение. И мне кажется, что нас никто не “вылечит”, если мы сами не станем для себя лекарями.

Сказав это, я приступаю к изложению истории необычного для мировой культуры музея.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ

Свое исследование истории исчезнувшего музея я начал с того, что поднял все материалы о Николае Петровиче Румянцеве. Это совершенно естественно – сначала следует понять, почему музей назывался Румянцевским.

Однако, прежде всего, я хочу спросить читателя: что он знает о человеке, именем которого был назван в последствии музей. Думаю, что мало кто что-нибудь вспомнит. Знают в большинстве случаев об его отце графе П. А. Румянцеве-Задунайском – одном из выдающихся российских полководцев, да и то только те, кто профессионально занимается историей. В итоге на мой вопрос многие просто недоуменно пожмут плечами. А между тем Николай Петрович Румянцев – это один из многих славных сынов России, о ком мы непременно должны знать и помнить с благодарностью, делами кого мы имеем право гордиться.

Историческая справка

”Румянцев Николай Петрович (1754 – 1826 гг.) – старший сын графа П. А. Румянцева-Задунайского. Образование, вместе с братом своим Сергеем Петровичем, он получил первоначально самое поверхностное; в 1772 – 1773 гг. находился при дворе Екатерины II, а затем вместе с бароном Гриммом отправился за границу и там слушал лекции в Лейденском университете, потом путешествовал по Италии. В 1799 году был назначен чрезвычайным и полномочным министром при германском сейме и ревностно старался усилить влияние России на германские дела. Свободное время он посвящал изучению французской, немецкой и английской литературы, наукам политическим, историческим и библиографии. При Павле I граф Румянцев был возведен в сенаторы, при Александре I был сделан министром коммерции и в этом звании очень заботился об улучшении водяных сообщений в России, о развитии промышленности и торговли с Азией. В 1807 году граф Румянцев был назначен министром иностранных дел, а в 1809 году – возведен в канцлеры. Вступление Наполеона в Россию так потрясло Румянцева, что с ним сделался апоплексический удар, и он навсегда потерял слух” (“Энциклопедический словарь”, изд. Ф. Л. Брокгауз, И. А. Ефрон, С.-Петербург, 1899 г, т. XXVII, стр. 286).

Не знаю почему, но в статью о Н. П. Румянцеве в Словаре Брокгауза и Ефрона вкрались некоторые неточности, которые мы увидим в последствии. Для начала же следует сказать, что Николай Петрович был на самом деле средним сыном графа П. А. Румянцева-Задунайского, но это в данном случае совершенно не принципиально и не меняет сути дела.

Расскажем биографию Николая Петровича заново. И отправным моментом выберем 1781 год, когда Николай Петрович был назначен Уполномоченным министром при Курфюртском округе Нижнего Рейна и при многих других “владетельных принцах” ближайших округов. Этому предшествовали его четырехлетние безуспешные попытки перейти на дипломатическую работу. Только по личной просьбе его отца Екатерина II дала согласие на такой пост для Николая Петровича. Особенность дипломатической работы в Германии заключалась в том, что Германия в то время представляла собой отдельные “земли”, имевшие вполне определенный суверенитет. Центральное управление в тогдашней Германии было скорее номинальным.

На этой службе Николай Петрович находился до 1795 года. При этом по его собственному признанию единственным желанием в те годы у него было одно – вырваться из этой страны и уйти от этих так называемых дипломатических обязанностей. Судите сами. Николаю Петровичу приходилось улаживать второстепенные дипломатические дела, сопровождать путешествующих монархов, принцев или великих князей, присутствовать на коронациях и венчаниях царственных особ, подбирать невест для русских великих князей… Чем не работа для умного и деятельного человека? Однако, по-видимому, на этой должности Николай Петрович очень неплохо справлялся со своими обязанностями, так как последующие события в его жизни подтверждают сказанное.

В 1795 году Николаю Петровичу удалось вырваться из круга дипломатических обязанностей, поскольку он был назначен в особую Комиссию для обсуждения вопроса об изменении курса медной монеты. Через год он был назначен директором Государственного Заемного банка, а затем вошел в Комитет по “отысканию средств по погашению государственного долга”. Заметим попутно, что государственные проблемы и в те годы были сродни нашим сегодняшним. И решать-то их по началу пытались за счет денежной реформы. Далее мы увидим, что в конечном итоге Николаю Петровичу во многом удалось решить эти задачи, но совершенно иными методами – за счет развития экономики России.

По каким-то причинам вскоре Николай Петрович попал в опалу и на целый год “был удален из России”. Однако затем наступил перелом. В 1801 году он надолго оставил дипломатическую службу ввиду его назначения Директором водяных коммуникаций. Эту должность он оставил только в 1809 году ввиду перегруженности другими государственными обязанностями. За время своего нахождения на этом посту Николаю Петровичу удалось построить девять шлюзовых каналов, очистить и углубить фарватеры нескольких рек. В эти годы было развернуто строительство причалов и складов для сельскохозяйственной продукции. Понимание того, что и где следует строить, вытекало из его другой государственной нагрузки, поскольку с 1802 года он одновременно стал и Министром коммерции. Это произошло как раз тогда, когда в России впервые был создан кабинет министров (“Комитет Министров”).

Период с 1802 по 1811 год был не очень благоприятным для внешней торговли, поскольку Россия постоянно с кем-нибудь воевала: два раза с Францией, почти все это время – с Турцией, один раз с Англией, Швецией. Тем не менее, шаги, предпринятые Николаем Петровичем, раскрыли его глубокий аналитический ум государственного деятеля. Например, в 1806 году, обобщив опыт торговли за период с 1802 по 1805 год, он предложил правительству необходимые шаги для обеспечения баланса ввоза-вывоза товаров. Этим удалось уменьшить дефицит бюджета, сократить инфляционный процесс.

Глубокое понимание значения торговли, как надежного и эффективного регулятора народного хозяйства, позволило Н. П. Румянцеву предпринимать решительные шаги административного характера, которые по своим результатам были равноценны экономической реформе. Он проявил себя и как стратег в финансовом деле, и как организатор промышленности, и как реформатор торговли. Например, для увеличения числа торговцев, т.е. для роста сословия купцов, Николай Петрович начал издавать два коммерческих журнала, разрешил “записываться” в купцы дворянам. Это был неслыханный до тех пор шаг. Получили разрешение записываться в купцы и крестьяне, причем для них отдавался приоритет в торговле предметами народных промыслов и ремесел. Стала поощряться оптовая торговля, а купцы по оптовой торговле стали называться “первостатейными”, что давало определенные привилегии от государства.

В 1804 г. было начато строительство Биржи в Петербурге, новых амбаров для пеньки в Риге. Ширилась торговля по закавказскому прибрежью. Благодаря объединенным усилиям Н. П. Румянцева и губернатора Одессы Дюка де Ришелье стало значительно развиваться овцеводство на юге Украины, росла торговля от Днестра до Кубани с Молдавией, Австрией, Пруссией. В результате этих мер появилась возможность развивать суконное производство. Была также учреждена Архангельская торговая компания для развития рыбных и звериных промыслов.

Мы видим, что усилиями Н. П. Румянцева было сделано очень многое для превращения российской торговли в “цивилизованную”. Уже одно это выдвигает его в ряд выдающихся государственных деятелей. Однако этим обязанности Николая Петровича не ограничивались. Успешное развитие торговли с заграницей, появление обширных связей с западными странами по линии торговли, которые оказываются часто надежнее “светских” дипломатических связей, привело к назначению Н. П. Румянцева 12 февраля 1808 года Министром иностранных дел, а должность Министра коммерции при этом была за ним сохранена. Впоследствии он был вдобавок назначен и Канцлером. Это вторая по значимости (после царя) должность в российском государстве.

Итак, мы увидели, насколько обширна, насколько многогранна и успешна была деятельность Николая Петровича Румянцева как государственного деятеля. Нам становится понятна его активная функция преобразователя российской экономики и всего российского общества. Тем не менее, эта сторона его жизни, скорее всего, вряд ли оставила бы глубокий след в памяти российского общества, хотя, по большому счету, все, что сделал Н. П. Румянцев в экономике и в области социальных преобразований, достойно прижизненного памятника от современников. Зададимся вопросом, что еще мог и должен был сделать государственный чиновник, чтобы и через сотню лет его фамилия произносилась бы с особым пиететом?

Вот здесь мы приступаем к анализу “второй” жизни Николая Петровича Румянцева, результатом которой и было создание в России истории как науки, как системы знаний, основанных на огромном материале, собранным благодаря его титаническим трудам. Можно даже сказать, что Румянцевский музей, названный в честь Николая Петровича, был вершиной айсберга под именем “История России”. В основе Румянцевского музея было так называемое “Румянцевское собрание”, создававшееся в течение многих лет усилиями Николая Петровича.

РЕВНИТЕЛЬ РОССИЙСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ

История создания “Румянцевского собрания” непосредственно связана с процессом становления российской исторической науки, как систематического изучения развития российской нации. Именно по этой причине важно знать все об этом процессе. Это тем более важно, что сам Николай Петрович Румянцев, заложивший фундамент этой науки, не написал ни одной сколько-нибудь заметной работы по российской истории. Важно понять, почему имя Румянцева должно стоять в одном ряду с выдающимися российскими историками.

Биографы Н. П. Румянцева отмечают, что свой интерес к истории он явственно обнаружил в 1777 году, когда попросил своего отца достать ему церковные книги, находя, что они являются дополнением к сказаниям летописцев. Позже, будучи послом в немецких землях, Николай Петрович начал собирать исторические выписки и сочинения, относящиеся к дославянской истории, к отношениям России с Германией в XI веке. Тогда он даже написал краткий очерк русской истории, написав его на французском языке.

К 1790 году у Николая Петровича явно определилась программа действий в проведении исторических исследований. В эти годы он, по-видимому, отбросил мысль самостоятельно заниматься историческими исследованиями и решил направить усилия на сбор материалов, которые могли послужить источниками информации для профессиональных историков. Для этих работ стали привлекаться самые различные люди, которые, по его мнению, могли выполнить намеченную им программу действий.

Именно в 1790 году Николай Петрович предпринял попытку начать издание Российских трактатов (древних государственных Грамот и Договоров). Но исполнения этого ему пришлось ждать до 1811 года, когда он, будучи уже канцлером, смог создать специальную комиссию Академии Наук, главной задачей которой было издание старинных документов.

Тем не менее, до 1801 года его занятия организации исторических исследований носили случайный, спорадический характер, поддерживаемый личной заинтересованностью. Но к 1801 году эта деятельность приобрела определенную системность.

“Вокруг Румянцева группировались и его материальной поддержкой пользовались многие из современных ему ученых: Бантыш-Каменский, Строев, Калайдович, Кеппен, Круг, Френ, Востоков, Григорович, Арцибашев, митрополит Евгений, Карамзин и др. На его средства напечатан целый ряд изданий. Главнейшее из них – “Собрание Государственных Грамот и Договоров”. Профессор В. С. Иконников перечисляет 27 подобных изданий” (“Энциклопедический словарь”, изд. Ф. Л. Брокгауз, И. А. Ефрон, С.-Петербург, 1899 г, т. XXVII, стр. 287).

Начиная с 1801 года, Николай Петрович, “используя служебное положение”, направлял доверенных лиц в Англию, Францию, Швецию и другие страны для приобретения или снятия точнейших копий (списков) древних документов, летописей. Правда, все эти поездки он осуществлял за свой счет, и казна от этих поездок не страдала.

В 1815 году он на свои средства снарядил кругосветное путешествие русского корабля “Рюрик” под командованием Коцебу. Главной целью этого плавания было отыскание морского прохода между материком Азии и Америкой. Это, по мнению Н. П. Румянцева, могло послужить основанием для доставки товаров из европейской части России в ее восточную часть и в Америку через Ледовитый океан.

Историческая справка.

“30-го июля 1815 г. он (Коцебу. О. Ю.) отплыл из Петербурга и, совершив благополучно переход через Тенериф и Бразилию, обогнул бурный мыс Горн и поднялся до Камчатки. Открыв в северной широте 14О 57’ 20” целую группу островов, Коцебу один из них назвал островом графа Румянцева, а затем дошел до острова св. Лаврентия и, возвратясь по причине больших туманов в Уланашку и порт св. Франциска, направился к Сандвичевым островам и группам островов Радак, причем одну из этих групп под 9О 28’ 9” широты назвал купою островов графа Румянцева…”(“Русский биографический словарь”, Петроград, изд. Акц. общ. “Кадима”, 1918 г., т. 21, стр. 517).

Именно в этой экспедиции была собрана значительная часть предметов, послужившая основанием этнографической коллекции будущего Румянцевского музея. Позже был издан на средства Николая Петровича журнал этой кругосветной экспедиции под названием “Путешествие в южный океан и Берингов пролив для отыскания северо-восточного морского прохода, под начальством Коцебу в 1815, 1816, 1817, 1818 годах в четырех частях с рисунками и географическими картами”.

Обозначим основные направления деятельности Н. П. Румянцева по организации исторических исследований.

В 1805 году через Академию наук Николай Петрович организовал издание рукописей Нестора – монаха Киево-Печерского монастыря и летописца ХI – начала XII веков. На эти цели Н. П. Румянцев передал Академии наук 25 000 рублей, которые предназначались не только на само издание, но и на свод (сличение) этой летописи по трем другим – по Иптьевскому, Ермолаевскому и Хлебниковскому спискам. Из этого видна не только чисто практическая, но и организационная и научная деятельность Николая Петровича.

В 1813 году он поручил Н. И. Бантыш-Каменскому отыскать Киприяновскую Степенную Книгу. В этот же период Николай Петрович предпринимает усилия для издания древних рукописей, хранившихся в библиотеке Академии наук. Предполагал издать также древние богатырские сказки, древние стихотворения. Об этом свидетельствовали сохранившиеся на начало ХХ века его просьбы в адрес профессора А. Ф. Малиновского. Кстати говоря, именно Малиновский возглавил после смерти Бантыш-Каменского комиссию Академии наук по изданию древних трактатов. Для выполнения указанных работ были приглашены также и такие ученые как К. Ф. Калайдович и П. М. Строев.

На судьбу П. М. Строева как ученого Н. П. Румянцев повлиял самым активным и благотворным образом. В 1817 году он поручил молодому П. М. Строеву (1796 – 1876) осмотреть и описать монастырские библиотеки Московской епархии. Петр Михайлович принялся за дело с энтузиазмом. Вскоре он предложил Николаю Петровичу начать составление специальных словарей – исторического, географического, топонимического и толкового – для успешной расшифровки летописей и древних документов. Это было поддержано Румянцевым. В итоге это создало могучий научный базис не только для указанной работы Строева с монастырскими летописями, но и для многих поколений историков в последующем. Можно полагать, что эта работа по составлению словарей послужила веским основанием для избрания П. М. Строева в 1849 году действительным членом Академии наук.

Н. П. Румянцев хорошо знал Лерберга, который написал собственные исследования к объяснению древней русской истории. Эти исследования на русский язык по просьбе графа перевел профессор Д. И. Языков. После кончины Лерберга Николай Петрович принимал участие в приобретении его библиотеки, где познакомился с академиком Ф. И. Кругом. Именно Ф. И. Круг посоветовал Румянцеву начать издание некоторых византийских источников по русской истории: Льва Диакона, Георгия Арматола и других. Тогда же началась переписка с эллинистами (греческими историками) с целью приобретения неизданных сочинений византийских историков, хранившихся в монастырях бывшей Византии на территории нынешней Турции, а также в Испании, в книгохранилищах Англии.

Николай Петрович приступил к изучению связей России с восточными странами, осознавая их важность для понимания истории России. Для этого через посредничество академика Френа он вступил в переписку с известным востоковедом Гаммером с целью организации переводов и последующего издания восточных рукописей, касающихся истории, географии и этнографии России. Филолог и поэт А. Х. Востоков по поручению Румянцева вел обширную переписку с деятелями Европы по различным редким славянским книгам с целью их приобретения. Впоследствии Александр Христофорович заведовал отделом древнерусских книг и славянско-русских рукописей в библиотеке Н. П. Румянцева, а в 1841 году был избран академиком.

Круг интересов Н. П. Румянцева постоянно расширялся. Так он вошел в научный и деловой контакт с известным собирателем материалов Пермского края В. Н. Берхом. Его Николай Петрович попросил искать в этих краях летописи и грамоты, описывать надписи на камнях, собирать образцы “инородческих”, т.е. нерусского происхождения слов, собирать богатырские сказки, песни, предания, искать монеты, а также рукописи на татарском языке…

Не представляется возможным охватить полностью весь круг научных и деловых связей Николая Петровича. Он обычно из газетных публикаций, по отрывочным сообщениям сам чаще всего определял необходимость знакомства с тем или иным ученым, и сам завязывал переписку.

Невольно может возникнуть вопрос: почему ученые, ранее лично не знавшие его, откликались на просьбы Николая Петровича и очень часто выполняли его просьбы? Половина правды кроется в том, что он финансировал абсолютно все научные исследования из личных средств. Гораздо важнее понять, что Николай Петрович, направляя научную мысль в нужном направлении, сам всегда понимал суть и смысл исторических исследований, и это его корреспонденты хорошо понимали. При всем этом он приветствовал самостоятельный поиск ученых и их инициативу.

По свидетельствам историков, Н. П. Румянцев потратил не менее 300 тыс. руб. на опубликование разнообразных старинных документов и научных трудов. Он принимал непосредственное участие в составлении и в редактировании издаваемых книг, но никогда не позволял в каком-либо виде упоминать свое имя в издаваемых книгах.

Чтобы ответить на очевидный вопрос об источнике личных средств Николая Петровича на указанные цели, скажу, что он обладал богатым наследством, доставшимся ему от его отца. Но и здесь сказалась его практическая хватка, экономическая сметливость. Он с блеском организовал свое хозяйство, построил систему заводов по переработке сельскохозяйственной продукции, что позволяло ему вывозить продукцию за границу. Это все давало ему большие доходы, которые он и вкладывал в организацию и проведение научных исторических исследований.

Такова краткая история жизни графа Николая Петровича, простите за невольный каламбур, как историка и как организатора исторических научных исследований в России. Поэтому следует, как факт, признать, что подлинно исторические исследования в России начались именно благодаря активной и подвижнической деятельности Н. П. Румянцева. Многие факты из жизни этого славного гражданина России я почерпнул из “Русского биографического словаря”, на который ссылался ранее, и из ряда других, более редких источников.

ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ РУМЯНЦЕВСКОГО МУЗЕЯ

Как же создавалось “Румянцевское собрание”, что оно собой представляло? Для ответа на этот вопрос перенесемся на время из хроники начала XIX века в события начала XX века – в 1913 год.

Можно предполагать, что дебаты в Государственной Думе, проходившие в феврале 1913 года, были бурными, пристрастными. Обсуждался единственный вопрос: о реорганизации одного-единственного музея, получившего к тому времени международное признание. Было высказано, по-видимому, немало мнений и предложений. Можно только не сомневаться в одном: никто не был против принятия положительного решения. Это и привело к принятию 15 февраля конструктивного и прогрессивного постановления. Многим, вероятно, было жаль, что это означает утрату всеми любимого музея, но уверенность в том, что он возродится в новом блеске, побуждала к активному принятию этого решения. В результате музей должен был родиться заново. И это рождение должно было стать третьим за всю историю Румянцевского музея. К 1913 году он успел отметить свое 85-летие. И за эти годы музей успел дважды родиться, сменил два города своего обитания.

Итак, февраля 15 числа года 1913 Государственная Дума высказала пожелание об устройстве в Москве Всероссийского Народного музея. Это означало, что новый музей должен был стать музеем для народа и музеем о народах и культуре России.

В числе разделов нового, только лишь намеченного к созданию музея предполагалось создать следующие отделения:

- естественно-географическое отделение, которое должно было отразить природные и прочие богатства России;

- отделение древностей и нумизматики; оно должно было представлять общую характеристику главных периодов русской истории;

- в этнографическом отделении должна была быть отражена многонациональная и многоукладная культура народов России;

- отделение сельскохозяйственное, торговли и промышленности должно было показывать динамику развития и современное состояние этих областей общественной деятельности, как неотъемлемых частей российской культуры;

- в отделении государственной, земской и городской жизни должно было быть показано развитие принципов государственного и местного управления обществом, динамику развития городской культуры, городского быта;

- отделение русского искусства должно было состоять из отделов живописи, скульптуры, архитектуры, отделов русской музыки и театра;

- историю развития русского общества предполагалось отразить в отделении государственных и общественных деятелей; здесь должны были быть биографии российских деятелей, их портреты, реликвии, документы и прочее;

- древняя история России должна была найти отражение в отделении рукописей, летописей и древних печатных книг;

- библиотечное отделение предполагалось создать как большую публичную библиотеку.

Следовательно, новый музей должен был стать общероссийским центром систематического и непрерывного изучения русской и национальных культур России. При этом никакого превосходства одного народа по отношению к другому не было в помине.

По планам особой Комиссии Государственной Думы, созданной для реализации этого решения, новый музей должен был появиться через пять лет. Это был срок, необыкновенно малый для успешного решения таких задач. К 1918 году, когда этот музей должен был появиться, нужно было определить место в центре Москвы для строительства нового комплекса современных (по тем меркам) зданий. Нужно было проделать огромную работу по составлению каталогов, описей, планов экспозиций, путеводителей, оснащения музейных помещений необходимой атрибутикой.

При всем возможном богатом воображении членов Комиссии, при всем их энтузиазме эту работу было невозможно сделать с нулевой отметки, при отсутствии мощного начального базиса. Этим базисом, таким основанием был Румянцевский музей, судьбу которого и решала Государственная Дума.

Созданный в 1828 году на основе коллекций, собранных графом Николаем Петровичем Румянцевым, это музей за свою историю рождался уже дважды. Первый раз – в год его основания в Петербурге, второй раз – при переезде в Москву в 1861 году. Третье рождение пока не состоялось…

Историческая справка

“После смерти Н. П. Румянцева (1826) это собрание было передано его братом С. П. Румянцевым Министерству просвещения, открывшему музей, но не обеспечившему его средствами для дальнейшего развития. В 1861 году по инициативе В. Ф. Одоевского и попечителя Московского учебного округа Н. В. Исакова коллекции Румянцевского музея были перевезены в Москву и наряду с некоторыми другими собраниями послужили в 1862 году основанием вновь созданного так называемого “Московского публичного музеума и Румянцевского музеума”. Музей был помещен в здании 4-й московской гимназии” (Б. С. Э., второе издание, М., 1955 г., т. 37, стр. 382).

Неизвестно почему вкрались ошибки в статью о Румянцеве в Словаре Брокгауза и Ефрона. Это были, по-видимому, небрежность и некомпетентность автора, укрывшегося за инициалами “Н. В.” Но это же самое нельзя сказать об авторе статьи в БСЭ. Здесь полуправда о Румянцевском музее служит маскировкой для сокрытия причин уничтожения этого музея в 1921 – 1927 годах. Позже это будет показано. Сейчас же рассмотрим историю создания этого музея. Именно эта история выявляет особую его значимость для России.

При своей жизни Н. П. Румянцеву не удалось воплотить свою мечту о создании публичного музея. Все свои коллекции библиографические, нумизматические, этнографические и проч. он намеревался преобразовать в хорошо организованный музей, и работа в этом отношении им уже была начата. Но неожиданная смерть в 1826 году помешала ему лично воплотить эти мечты. Свои коллекции и свой дом на Английской набережной в С.-Петербурге он передал своему младшему брату с условием непременной организации музея.

Сергей Петрович Румянцев – младший брат Николая Петровича – выполнил устное завещание старшего брата. Он передал в “казну” целиком все коллекции брата и дом на Английской набережной, передав к этому и свой дом, выходивший на Галерную улицу, бывший рядом с домом старшего брата. Сергей Петрович передал и свою роскошную библиотеку в 10 000 томов. Все передаваемое имущество было приведено в “музейное состояние”, т.е. были оформлены экспозиции, составлены каталоги и т.п. Так произошло первое рождение Румянцевского музея в 1828 году.

Данных об эксплуатации музея в этот период, можно сказать, совершенно нет. В период с 1828 года по 1861 музей был открыт для публики лишь один день в неделю. Известно также, что средств на поддержание музея в надлежащем состоянии просто не было. Здания к концу “петербургской” жизни музея пришли в ветхость, коллекции музея стали постепенно приходить в негодность. Стало обсуждаться предложение о закрытии музея с передачей его коллекций в Императорскую библиотеку и Эрмитаж.

В 1861 году В. Ф. Одоевский, бывший тогда директором этого музея, подал докладную записку Министру Двора, в которой описал состояние зданий и коллекций музея. В этой записке Одоевским было предложено два варианта решения проблемы. По первому варианту нужно было выделить из казны значительную сумму средств для реставрации зданий и коллекций музея. По второму варианту – продать здания музея в Петербурге, на вырученные средства приобрести соответствующий дом в Москве для размещения в нем отреставрированных коллекций.

Комитет Министров на удивление быстро принял к исполнению второй вариант. Вскоре и здание в Москве удалось подобрать. Это был известный каждому москвичу “дом Пашкова”, который к тому времени находился “в казне” и пустовал. Вот как выглядел дом в конце XVIII века.

Дом был построен в 1787 году по проекту Баженова и в годы Отечественной войны 1812 года существенно пострадал – был полуразрушен. Позже хозяева дом отреставрировали, но без прежней роскоши. Поскольку вскоре род Пашковых прервался, дом перешел в казенное имущество. Поэтому расходы на приобретение дома для “Румянцевской коллекции” были минимальны.

Это обстоятельство позволило сократить расходы на перевозку музея в Москву и его реорганизацию. Выбор дома для музея был очень удачен. Дом Пашкова выделялся и тогда среди других московских зданий. Он располагался, как говорят источники, “на высоком холме, на углу Моховой улицы и Знаменки”. Коллекции Румянцевского музея прекрасно вписались в изысканную архитектуру этого дома, который во втором издании БСЭ почти пренебрежительно назвали “старым зданием Государственной библиотеки”.

Так началась вторая жизнь музея, уникального не только для России, но и для других стран. Действительно, второе рождение этого музея получило не только российский, но и международный резонанс. В итоге коллекции музея стали быстро пополняться за счет пожертвований, следовавшими одно за другим.

Пример дарения музею сделал император Александр II, который подарил из личной коллекции (из Эрмитажа) 200 картин. В результате этого в коллекции музея появилось много картин западноевропейской живописи. Кроме того, Александр II подарил музею картину А. А. Иванова “Явление Христа народу”. Это был истинно царский подарок!

Известно, что отделение иностранной этнографии пополнялось пожертвованиями послов, консулов в России, путешественников и других лиц. Наиболее значительными вкладами были коллекции с Зондских островов доктора Георга Винеке, сомалийская коллекция доктора Гвамарки, австралийская коллекция Ф. Мюллера и др. Несмотря на неполноту этих иностранных этнографических коллекций они, тем не менее, давали прекрасное представление о жизни и быте различных народов Дальнего Востока и Океании.

Но особенно были ценными и интересными этнографические коллекции по России и славянским странам, составлявшие так называемый Дашковский этнографический музей. Современники считали, что эта коллекция являлась единственной в своем роде. После размещения в новом музее Дашковская коллекция занимала два этажа левого крыла здания. К 1913 году эта коллекция насчитывала около 360 фигур, изображавших в натуральную величину представителей всех народов России. Кроме этих фигур было несколько тысяч различных предметов: одежды, украшений, оружия, принадлежностей домашнего хозяйства, средств передвижения, моделей жилищ, предметов религиозных культов, музыкальных инструментов, изделий народных ремесел и т.п.

Все собранные предметы в большинстве своем были подлинными, в натуральную величину. Фигуры жителей регионов России размещались в 112 стеклянных шкафах, в которых и находились соответствующие коллекции этнографических предметов.

Дашковский этнографический музей образовался из экспонатов Всероссийской этнографической выставки 1867 года, организованной Императорским обществом любителей естествознания, антропологии и этнографии при материальной поддержке В. А. Дашкова.

Румянцевский музей выполнял функции не только как хранилища богатейших коллекций, но и выполнял функции образовательного учреждения. Ежедневно можно было видеть в нем группы учащихся, которые под руководством специалистов обходили в определенной последовательности залы музея.

В 1913 году в Румянцевский музей вошла коллекция Ф. П. Рябушинского, созданная по итогам Камчатской экспедиции. Незадолго до этого из печати вышла книга “Камчатская экспедиция Ф. П. Рябушинского, снаряженная при содействии Императорского Русского Географического общества” (Москва, 1912 г., типография Ф. П. Рябушинского, первый том). Эта экспедиция интересна не только своими результатами, но и тем, как она была организована. Поэтому приведу краткую справку.

Мысль об организации экспедиции по исследованию далекой и заброшенной (как тогда это было) окраины России возникла у Рябушинского еще в 1906 году. Он тогда сделал ряду ученых предложение принять участие в специальной экспедиции, на которую пожертвовал свыше двухсот тысяч рублей. Русское Географическое Общество разработало подробный план экспедиции, назначило начальников и членов отдельных частей ее.

Было, таким образом, организовано пять экспедиционных отделов: геологический, зоологический, ботанический, метеорологический и антропо-географический. Начальниками отдельных частей экспедиции были назначены Конради, Круг, Шмидт, Комаров, Власов и Йохельсон. Всего в экспедиции было 40 человек, и работала она с 1908 по 1912 год. Экспедиция довольно обстоятельно исследовала Камчатку, вывезла оттуда много различных коллекций. Этнографическая и минералогическая коллекции Камчатской экспедиции были переданы в Румянцевский музей.

Описать всю коллекцию этнографической коллекции Румянцевского музея нет возможности. Главное смысловое ее содержание заключалось в том, что в коллекции были представлены все народы и народности России. Все это было систематизировано по губерниям и краям, был прекрасный путеводитель, составленный хранителем этнографического музея Н. А. Янчуком.

…К 1913 году картинная галерея насчитывала около 900 картин, из которых более пятисот принадлежали кисти российских художников. Картинная галерея уступала по количеству картин многим из российских музеев. Однако по ценности своего состава была очень важна для изучения российского живописного искусства с конца XVIII века до 60-тых годов XIX века. Безусловно, одной из главнейших картин в этой коллекции была упомянутая картина Иванова “Явление Христа народу”. Кроме произведений российских художников, в Румянцевском музее были картины иностранных художников. Однако в силу того, что это были отдельные дарения музею разными лицами, проследить развитие живописного искусства западных художников по этим картинам было нельзя.

Предметом особой гордости румянцевской коллекции были минералогическая и нумизматическая коллекции, собрания доисторических русских древностей, коллекция рукописей и списков славянских старопечатных книг, обширная библиотека. Например, здесь имелся один из древнейших списков Евангелия, писанный в 1161 году, список Кормчей книги XIII века, шесть русских летописей, четыре родословные книги, точные копии списков и летописей. Из наиболее редких печатных книг были сочинения Джордано Бруно с его собственной подписью, оригинальные сочинения по математике и астрономии Тихо-Браге, Коперника, Кеплера.

Всего по описи в Румянцевском музее насчитывалось около 500 тыс. книг. Древних рукописей насчитывалось почти пять тысяч. Старопечатных славянских книг было около 2500 единиц. Кроме того, было почти 900 иностранных рукописей.

Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что Румянцевский музей был музеем Истории российской культуры. Своим существованием он напрочь опровергал бытующее с некоторых пор мнение о россиянах как об “Иванах, не помнящих родства”. Более того, принятое Государственной Думой постановление о реорганизации этого музея показывало, что никакого разрыва в восприятии исторического процесса в России ранее не было.

ДРАМАТИЧЕСКАЯ РАЗВЯЗКА

В “эпоху” гласности появилось много различных публикаций на темы, которые ранее были просто запретными. И вот в одной публикации я читаю следующее.

“В феврале 1927 года в Лондон был доставлен странный груз: прочно сбитые, хорошо упакованные ящики шли в Англию, судя по маркировке, кружным, весьма запутанным путем. А через несколько дней все видные антиквары получили приглашение осмотреть партию предназначенных к распродаже произведений искусства. В каталоге значились картины итальянских, голландских, французских художников XVII – XVIII веков, старинные гобелены и ювелирные изделия мастеров прошлого… Знатоки с удивлением обнаруживали, что многие вещи еще недавно принадлежали коллекциям Эрмитажа и других музеев России… Сомнительное происхождение вещей довело цены до абсурдно низких, большинство предметов было не распродано и осело до поры у посредников” (“Распродажа, или Кража”, журнал “Спутник”, 1989 г., № 10 стр. 148).

Приведенная выше цитата остановила мое внимание, так как время уничтожения Румянцевского музея совпадало с временем этой воровской распродажи российских духовных ценностей. По этому поводу в БСЭ читаем.

Историческая справка.

“Рост музея в годы Советской власти обусловил необходимость его преобразования. В 1921 – 1927 гг. картинная галерея и все коллекции были переданы в соответствующие музеи и картинные галереи, а библиотека выделена в самостоятельное учреждение” (БСЭ, второе издание, 1955 г., т. 37, стр. 382).

Абсурд написанного в статье БСЭ очевиден. В 1921 году еще продолжалась гражданская война, в стране была разруха. Поэтому (и не только поэтому, как увидим) роста “Румянцевского собрания” просто не могло быть. Далее находим еще одно лживое утверждение. В следующем, третьем издании БСЭ уточняется, что коллекции Румянцевского музея были переданы “другим музеям и картинным галереям Москвы”.

Однако давайте подумаем, смогли бы другие музеи принять коллекции Румянцевского музея, поскольку уже к 1913 году его хранилища были переполнены, и ставился вопрос о существенном расширении музея? Нет! Румянцевский музей был именно уничтожен. Поэтому важно выяснить сам механизм этого уничтожения, действовавшего при этом процессе. Так начался виток поисков новых источников и новых свидетельств.

Первое издание БСЭ натолкнуло меня на мотивы этого уничтожения.

“Число музеев дореволюционной России было невелико. На всю страну насчитывалось лишь 160 музеев. Многие из них по существу своему были очагами реакции и монархической пропаганды…” (БСЭ, первое издание, 1938 г., т. 40, статья “Музеи”).

Последняя фраза в этой цитате подсказывает, что этнографические коллекции были, по-видимому, просто уничтожены, поскольку являлись очагами реакции и монархической пропаганды. Это требует, безусловно, тщательной проверки и специального исследования. Но все-таки это лишь прикрытие истинных причин, породивших варварский процесс уничтожения не только Румянцевского музея, но и многих других. Поэтому мои дальнейшие поиски были направлены на изучение законодательных актов Советской России, представленных в Декретах Советской власти и в материалах газеты “Правда”, которую я прочитал – номер за номером – за период с 25 октября 1917 года по конец 1940 года, делая соответствующие выписки.

И вот что стало проясняться.

Идеологическим основанием для уничтожения многих музеев, частных коллекций, библиотек и т.д. стал “Декрет о реквизиции и конфискации” от 16 апреля 1920 года, на основании которого появились соответствующие постановления Совета Народных Комиссаров (СНК) от 13 июля 1920 года и от 3 января 1921 года.

Процитируем часть последнего.

“9. Народному Комиссариату просвещения предоставляется право реквизиции и конфискации:

а. предметов старины или искусства, вывозимых за границу без разрешения, а равно брошенных владельцем;

б. научных музеев, коллекций, кабинетов, лабораторий, установок, приборов, библиотек, наглядных пособий, учебных книг и научно-учебных пособий…

д. предметов религиозного культа, имеющих историческое или художественное значение”.

Очень странным и непонятным во всех перечисленных документах является то, что совершенно не указывалась цель конфискации и реквизиции, не указывалось, куда должно быть распределено все конфискуемое. Странным выглядело и то, что все это было поручено Комиссариату просвещения.

Истинные мотивы этого кроются в другом. В период издания этих постановлений положение Советской России было столь шатким, что в своем совершенно секретном письме В. Ульянов (Ленин) ряду сугубо приближенных лиц дал указание начать сбор финансовых средств для создания условий с целью возможного перехода на подпольную работу и начала нового витка разрушения России. Об этом документе я много раз слышал, но сам лично до сих пор не прочитал. Но если принять во внимание суть этого секретного послания Ульянова, сопоставить его с изданными (рассекреченными) только в 60-е – 80-е годы прошлого столетия Декретами, все становится на свое место. Становятся понятными не только мотивы этих действий, но и механизмы, созданные для этого.

Конфискация книг, в том числе из частных библиотек обуславливалась, кроме того, “Декретом о национализации запасов книг и иных печатных изданий” от 20 апреля 1920 года.

“Все запасы книг и иных печатных произведений (за исключением библиотек), принадлежащие как частным лицам, так равно кооперативным и всяким другим организациям и учреждениям, а равно муниципализированные Советами, объявляются собственностью государства”.

В комментарии к этому декрету, сделанному в наше время, объясняется, что национализация всех книг вызывалась необходимостью обеспечения провинции печатными изданиями. Но ведь с таким же успехом можно утверждать, что “черное” – это “круглое”, т.е. все это их разных областей понимания. Для провинции изымаемые книги не могли быть использованы для просвещения, поскольку там требовались совершенно иные издания – популярные и дешевые. Передать книги из частных библиотек в “провинцию” означало на деле их уничтожение в общественной памяти.

Книги – источник знаний, в том числе и о жизни России до 1917 года. Следовательно, большевикам было необходимо уничтожить определенный пласт истории, сведений о структуре культуры российского общества до большевистского переворота, чтобы затем написать свою, фальсифицированную историю, что мы и видели по цитатам из БСЭ. Вот так постепенно россиян стали превращать в “Иванов, не помнящих родства”.

Что же касается реквизиции и конфискации научных музеев, то это вызывает внутренний протест и сильное недоумение: зачем конфисковывать то, что и так уже было государственной собственностью. И дело как раз в том, что это было последствие того секретного письма Ульянова, предписывавшего создавать секретный партийный фонд денежных средств. Более того, в открытой печати эти декреты не публиковались. О них не было даже упоминания в газетах. Декреты с самого начала также стали секретными.

Этот процесс “реквизиции и конфискации” растянулся на годы и продолжался так долго, что его окончание просто невозможно проследить.

И именно вследствие этого был уничтожен Румянцевский музей. Часть коллекций музея была, по-видимому, уничтожена, а другая – самая ценная – пошла на воровскую распродажу на заграничных аукционах, о чем было сказано выше.

ЭПИЛОГ.

Итак, я попытался приоткрыть для наших поколений тайну рождения и развития музея Истории Российской Культуры, уникального по своим масштабам не только для России, но и для всего человечества. История – это, по большому счету, наука о развитии культуры общества. И в Румянцевском музее это было наглядно показано.

Справедливость требует проведения более глубокого научного исследования вопроса о последних годах жизни этого музея. Может быть, как и в 1913 году следует создать специальную комиссию Государственной думы, результатом деятельности которой может стать свод документов, связанных с детальной жизнью и гибелью Румянцевского музея.

Кроме того, мы должны быть милосердны к памяти человека, так много сделавшего для своей и нашей Родины, для становления ее гражданского общества, для становления в России истории как науки. Это принципиально важно, поскольку сам Николай Петрович являл собой образец истинного Милосердия.

“Так еще в 1799 году он внес 50 000 руб. в Сохранную Казну Воспитательного Дома с тем, чтобы на проценты с этой суммы увеличено было число воспитанников Военно-Сиротского дома. В 1812 году он обратил на пользу изувеченных защитников Отечества все разновременно полученные им от иностранных дворов ордена и табакерки, при продаже которых было выручено 75 000 руб. На этот же предмет граф жертвовал ежегодно по 3 000 руб. В 1814 году, по увольнении его от всех служебных обязанностей, он испросил соизволения Его величества на зачисление в капитал на пользу инвалидов всех окладов содержания, сохраненных за ним при увольнении… Он выстроил каменный дом в Гомеле для Духовного Училища, оставив ему кроме того капитал в 4399 рублей для поддержания его, в Харьковский Духовный Коллегиум дал 2 000 рублей для раздачи ежегодно медалей отличнейшим ученикам в память князя Д. М. Голицына и в Киевскую Духовную Академию 3 000 рублей для выдачи из процентов премий за лучшее сочинение по истории древностей и географии Киевского края” (“Русский биографический словарь”, Петроград, изд. Акц. общество “Кадима”, 1918 г., стр. 519).

И пусть мое эссе будет личным вкладом в дело восстановления для России памяти о ее славном сыне – графе Николае Петровиче Румянцеве. Со стороны государства лучшим вкладом в это дело было бы реальное выполнение решения Государственной Думы от 15 февраля 1913 года…

Олег Юланов